(ок. 25 березозола/марта)
В СОВРЕМЕННОМ Славянском Родноверии Масленица (о правомерности этого названия — см. далее), в отличие от «плавающей» по датам церковной инверсии, приурочена к Весеннему Равноденствию (20–21 березозола) — одному из четырёх важнейших Солнечных праздников Годового Круга. Празднуется Масленица обычно в течение целой седмицы (недели), хотя в некоторых Родноверческих Общинах, особенно существующих в городских условиях, может отмечаться и одним днём — 25 березозола, когда Солнце «на воробьиный скок» переходит за точку Равноденствия, которая в традиционной культуре, как и всякая другая «переломная» точка года, считалась «опасной» для обычного человека.
Среди четырёх основных Солнечных праздников Колеса Года, в число которых входят Зимний и Летний Солнцевороты (Коляда и Купала), а также Весеннее и Осеннее Равноденствия (Осенины и Масленица), двум последним особенно «не повезло» в плане сохранения древних, исконных, восходящих непосредственно к языческой старине названий. Возможно, это связано с тем, что «традиционный славянский год делился прежде всего на зиму и лето (у южных славян специально на два полугодия: летнее — юрьевское и зимнее — дмитровское), а весна считается предсезоньем (ср. ее названия в южнославянских языках типа болг. пролет ‛пред-лето’)» (цит. по изд.: Агапкина Т.А. Мифопоэтические основы славянского народного календаря. Весенне-летний цикл. М.: Индрик, 2002. С. 25). Следует также отметить, что «Понятие времени года, как показывают документы, в русском средневековье имело специфические черты. <...> ...еще в XV в. говорили „весна от благовещенья до Купальницы“ (т.е. от 25 марта по 23 июня ст. ст.; описание Слав. рукоп. Моск. синод. библ. № 316, стр. 587), в то же время летописные данные относят к весне весь март, всегда причисляют к весне апрель и май. Лето начинали с последних чисел июня, но иногда его вели и с первых чисел этого месяца» (цит. по изд.: Чичеров В.И. Зимний период русского земледельческого календаря XVI–XIX веков (Очерки по истории народных верований). М.: Изд-во Академии наук СССР, 1957. С. 15–16).
Рассмотрим некоторые, наиболее распространённые в современном Славянском Родноверии названия этого весеннего праздника (здесь и далее для простоты и удобства будем называть его «Масленицей»):
• Новолетие, или архаичный праздник Нового года. Если на Зимний Солнцеворот (Коляду) отмечается сакральный Новый год, как день «рождения» Нового Солнца, то на Весеннее Равноденствие (или даже ранее — в начале месяца березозола/марта) возрождённая Жизнь и Новый год зримо приходят в Явь. «Как известно, до 1348 г. Новый год в Древней Руси отмечался 1 марта. На Руси (по Кормчим без толкований и с толкованиями Сербской и Русской редакций) было широко известно и 62-е правило Трульского собора 692 г., осуждавшее „каланды“, „русалии“, а также праздник Нового года — 1 марта. Это правило было актуально для древнерусской церкви, боровшейся с народными обычаями и обрядами. Что же касается южных славян, то у них отнесенность Нового года к 1 марта наиболее выразительно проявилась в приуроченности к этой дате так называемых „заемных дней“ и легенды о мартовской старухе» (цит. по изд.: Агапкина Т.А. Мифопоэтические основы славянского народного календаря... С. 29–30). «Концентрация очистительных мотивов признается одним из обязательных признаков переходного времени и новолетия. Наступление Нового года, равно как и нового сезона (календарного периода), сопряжено с необходимостью (осмысляемой мифопоэтически) избавиться от всего „старого“ (устаревшего, сублимирующего старый год), утратившего необходимость, непригодного для употребления (если речь идет о пище и продуктах человеческой деятельности), а также освободить землю от хтонических существ, активизирующихся в переломные моменты годового круга, в нашем случае — ранней весной. Объектом очищения является и человек в единстве его телесного и духовного начал. <...> В западной части Полесья вместо обметания дома практиковалось ритуальное выметание жилища с последующим уничтожением мусора, совершаемое не в Чистый четверг, а обычно на Благовещение, ср.: „На Благовишчэнне замитають хату после заходу. Трэба чэрэз дорогу кинуты смитте, шоб ны было жабы, тараканы ў хаты“. Благовещенский обычай уничтожения мусора, известный на западе Полесья, в свою очередь коррелирует с восточнобалканскими обычаями уничтожения мусора в специальных кострах, разводимых во дворах в один из ранневесенних праздников» (Там же. С. 72, 77). «Вс. Миллер рассматривал ее [Масленицу] как олицетворение старого года, которое убивают перед наступлением года нового, и доказывал это ссылкой на новый год в Древнем Риме, который, как когда-то в Древней Руси, приходился на март. „И западноевропейский карнавал, и наша масленица получают объяснение как праздники, знаменующие переход от старого года к новому, от зимы к весне“» (цит. по изд.: Пропп В.Я. Русские аграрные праздники. Опыт историко-этнографического исследования / Ст., коммент. И.В. Пешкова. М.: Лабиринт, 2000. С. 88).
• Велик день. В народной традиции эпохи двоеверия этот термин, по существу подходящий, по мнению некоторых наших современников и единоверцев, для обозначения Весеннего Равноденствия и Новолетия, тем не менее, связывался не с масленичным, а с пасхальным циклом. Так, например, в Энциклопедическом словаре Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона (СПб., 1890—1907) читаем: «Велик день — малорусское и белорусское название праздника Пасхи; в Польше Wielkanoc. Во всех славянских землях с этим праздником связано много народных обычаев, восходящих ко временам язычества. С полною достоверностью можно сказать, что весенний праздник существовал уже у славян-язычников и только потом с ним совпал праздник христианской церкви. Первоначально в этот день праздновалось торжество весеннего солнца и просыпающейся вновь жизни после зимнего оцепенения; поэтому повсеместным и главнейшим символом праздника было яйцо. <...> ...на пасхальных яйцах повторяются рисунки, встречаемые в доисторических могилах; поэтому, с одной стороны, мы имеем налицо доказательство, что обычай красить яйца восходит к глубокой доисторической древности, с другой же — это явление может служить для археологов верным критерием в делении могил на славянские и неславянские. В самый В[елик] день, в России утром после всенощной, в Польше в полдень после литургии, разговляются заранее приготовленными мясными блюдами и сдобными булками, которые у поляков носят разные названия: баб, пляцков, мазурков и т.п. Свинина и жареный поросенок занимают почетное место среди всех блюд. Свинья уже в праарийские времена считалась символом чадородия и вообще плодородия; отсюда ее место в весенние праздники. Влияние церкви, которая старалась убедить народ, что в столь торжественный день надо исключительно предаваться религиозным размышлениям, выразилось в том, что в этот день избегают всяких удовольствий, музыки, танцев, даже не посещают соседей. Зато следующий день изобилует всякого рода развлечениями, из которых многие имеют обрядовый характер. Уже ночью на понедельник собираются молодые парни и ходят по деревне, распевая под окнами соседей, при аккомпанементе гудка, песни о воскресении Господнем, за что они получают подарки, которые носят название „волочебное“, юноши же называются волочебниками; иногда они ходят с зеленой веткой, что указывает на языческое происхождение обычая. В Польше посещение соседей с веткой, украшенной лентами и называемой gaik, и с пением соответствующих песен производятся днем и продолжаются со Светлого Воскресения до Троицы; вместо ветки возят иногда на маленькой тележке петуха, которого тоже надо считать символом плодотворной силы. В Литве и Польше в Светлый понедельник существует обычай обливать друг друга водою, символом весеннего дождя, оплодотворяющего землю. Во всех русских и славянских областях в этот день производятся игры с яйцами, первоначальный смысл которых уже затемнился. Вечером обыкновенно все веселятся, пьют, танцуют, и таким образом кончается празднование В[елика] дня» (цит. по интернет-публикации: https://dic.academic.ru/dic.nsf/brokgauz_efron/20228/Велик. Дата обращения: 13.03.2021).
• Прóводы Зимы (Мары). «Весенний цикл обрядов у земледельческих народов начинался с приближением весны, когда пора было готовиться к предстоящим полевым работам. В это время исполнялись обряды, которые изгоняли, хоронили зиму — богиню мрака и смерти — и встречали весну, которая несла свет, тепло, пробуждение природы. У европейских народов в соответствии с христианским календарем (во время предпасхального „великого“ поста всякие увеселения, игрища, пение песен и прочее категорически запрещались) проводы зимы стали справляться перед постом: у русских — это масленица, у западноевропейских народов — карнавал» (цит. по изд.: Соколова В.К. Весенне-летние календарные обряды русских, украинцев и белорусов. XIX — начало XX в. М.: Наука, 1979. С. 11). «Архаической, исконной формой проводов масленицы (возможно, как и у других славянских народов, она называлась Мара, Марана), было изгнание-погребение ее антропоморфного изображения с ритуальным смехом и глумлением; это погребение содержало и элементы карпогонической магии — чучело разрывали и разбрасывали по полям, чтобы способствовать плодородию нивы, возрождению жизни. <...> Сопоставление с материалами славянских и других европейских народов показывает, что уничтожение обрядового чучела (Мараны, Пуста, Карнавала), принимавшее обычно форму гротеска, глумления над ним, было центральным моментом масленичной обрядности. В Польше мазуры на запусты возили по деревне соломенное чучело, с которого затем срывали одежду, а его топили или сжигали; при этом прыгали через костер. Топили изображение зимы и в келецких деревнях. В Силезии из соломы и тряпья делали большую куклу Мажану и ходили с ней по деревне, а в масленичный понедельник сжигали или топили ее (иногда зажженную бросали в воду). Возвращаясь в деревню, пели: Vyněsemy Maženku ze vśi, přiněsemy latorośl do vśi („Выносим Маженку из деревни, приносим побеги в деревню“). Эта песня была и у чехов, только она исполнялась позже, весной. В ней раскрывается смысл обряда; у поляков сохранилось и древнее имя богини мрака и смерти — Мажана, Маржана. В некоторых местах Польши судили и казнили Запуста подобно тому, как в других европейских странах вершили суд над Карнавалом. Хорваты и словенцы в последний день праздника также уничтожали Пуста и т.п.» (цит. по изд.: Соколова В.К. Весенне-летние календарные обряды... С. 35). «В смертное воскресенье (предпоследнее воскресенье перед пасхой) (smrtná neděle) или в следующее за ней кветное воскресенье (kvetná neděle) [„вербное воскресенье“, — прим. В.] чехи и словаки совершали обряд выноса смерти — символа зимы. Смерть называлась здесь smrt’, smrtka, smrtnica, smrtonoška, mořena, mařena (чешск.); mamuriena, morena, kyselica (слов.). <...> У чехов и словаков обряд „выноса смерти“ имел множество вариантов. Центральная фигура обряда была одета в женское или мужское платье, ее делали из соломы, чаще всего из привязанного к перекрещенным палкам снопа. „Смерть“ имела две разновидности: она могла быть одета в старые лохмотья или же, наоборот, в праздничное платье, иногда даже в наряд невесты. От этого зависело и отношение к ней. В песнях, сопровождающих этот обряд, нарядную морену называли mařeno krasná (маржена прекрасная), mámilá mařeno (маржена моя милая) и т.д. Солому от нее разбрасывали по полям, что должно было способствовать будущему хорошему урожаю. Девушки в праздничных нарядах шли с фигурой „смерти“ по деревне, а затем бросали ее в воду, сжигали или разрывали в клочья. В центральной Моравии чешские холостые парни одевали такое же соломенное чучело (маржака, смртяка) в рваное мужское платье. Они подбегали к девушкам, несущим женскую фигуру маржены, и старались свалить ее своим чучелом, а потом тоже бросали его в воду. <...> Обряд выноса смерти известен не только всем славянам, но и другим европейским народам. У чехов и словаков он... сейчас сохраняется в форме детской игры с песней: „Смерть несем из деревни, новое лето в деревню“ (Smrt nesem ze vsi, nové leto do vsí). Пожилые женщины в северной Словакии (пос. Завадка) объясняют обычай выноса морены необходимостью изгнания зимы. Они даже вспоминают, что когда в одну из весен не выполнили этого обряда, наступило такое холодное лето, что пришлось вынести торжественно морену уже летом. О древности этого обряда свидетельствует строгое его запрещение чешским синодом еще в 1366 г., которое было еще раз повторено и в 1384 г. Несмотря на это, в самой Праге молодежь торжественно выносила „смерть“ даже в XVII в. По-видимому, это был старый языческий обряд, совершавшийся в близкий к весеннему равноденствию период» (цит. по изд.: Грацианская Н.Н. Чехи и словаки // Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы. Конец XIX — начало XX в. Весенние праздники / Отв. ред. С.А. Токарев. М.: Наука, 1977. С. 228–229). Подытожим словами нашего друга и соратника волхва Богумила Мурина: «Как бы ни звали в славянском мире соломенную фигуру, участь которой — быть уничтоженной участниками обряда, за ней всегда стоит один и тот же образ — Богини, чье леденящее душу имя, прозвучав от начала времен, продолжает славиться в народе и в третьем тысячелетии по общепринятому летоисчислению. Мара, Марена, Смертушка...» (цит. по изд.: Влх. Богумил Мурин. Марена. Образ Богини Смерти в славянской традиции. В 2-х тт. Т. II. Изд. 2-е, доп. Обнинск, 2017. С. 152).
• Встреча Весны. Недостаток данного наименования, используемого некоторыми деятелями возрождаемой ныне Славянской Родной Веры, в том, что на огромных территориях исторического расселения славян весна наступает в разное время. Так, кое-где в южных областях весна может начинаться уже на Громницу, тогда как на Русском Севере даже пора Весеннего Равноденствия может не приносить с собой стабильного потепления. «По православной пасхалии масленица приходилась (по новому стилю) на вторую половину февраля — начало марта. На большей части территории, занимаемой русскими, в это время стоят еще зимние морозы, поэтому обряды, связанные со встречей весны, частично были перенесены на более позднее время, а на первый план выдвинулись проводы зимы, окончания которой ждали с нетерпением. Но масленичный обрядовый комплекс включал в себя и обряды, весенние по смыслу. Это сочетание элементов весенней и зимней обрядности, переходный характер праздника — особенность масленицы» (цит. по изд.: Соколова В.К. Весенне-летние календарные обряды... С. 11).
• Комоедица (белорус. Камаедзіца) — белорусский народный праздник, связанный со встречей весны, отмечавшийся 24 марта накануне «Благовещения» и посвящённый пробуждению медведя. Единственным источником, свидетельствующим о нём, является статья церковного писателя Симеона Нечаева за 1874 г., частично перепечатанная выдающимся русским этнографом, лингвистом, фольклористом, знатоком быта и говоров Северо-Западного края Павлом Васильевичем Шейном (1826—1900), благодаря которому и ставшая популярной. Нечаев якобы наблюдал Комоедицу в селе Бегомль Борисовского уезда Минской губернии. Повторимся, что данный праздник был отмечен только одним этнографом и только в одном селе. Нет данных, что это был всеобщий славянский праздник, и что он вообще праздновался где-либо ещё. Более о нём не свидетельствовал никто и никогда. «В этот день приготавливаются особые кушанья, именно: на первое блюдо приготавливается сушёный репник в знак того, что медведь питается по преимуществу растительною пищею, травами; на второе блюдо подаётся овсяный кисель, потому что медведь любит овёс; третье блюдо состоит из гороховых комов, отчего и самый день получил название „комоедица“. После обеда все — стар и мал — ложатся, не спят, а поминутно самым медленным способом перекатываются с бока на бок, как можно стараясь приноровиться к поворачиванию медведя» (цит. по изд.: Шейнъ П.В. Матеріалы для изученія быта и языка русскаго населенія Сѣверо-Западнаго края. Собранные и приведенныя въ порядокъ П.В. Шейномъ. Томъ ІІІ. Описаніе жилища, одежды, пищи, занятій; препровожденіе времени, игры, верованія, обычное право; чародѣйство, колдовство, знахарство, лѣченіе болѣзней, средства отъ напастей, повѣрья, суевѣрья, примѣты и т.д. СПб.: Типографія Императорской Академіи Наукъ, 1902. С. 162–163). В Белоруссии говорили: «На Овечницу медведь ложится в берлогу и начинает сосать лапу, на Сретенье переворачивается и сосёт другую лапу, а на Благовещенье — выходит из берлоги». В наше время название «Комоедица» (или «Комоедицы») получило широкое распространение благодаря трудам академика Б.А. Рыбакова, который считал, что оно восходит к тому же индоевропейскому корню, что и др.-греч. κωμῳδία — «комедия». Сам праздник Б.А. Рыбаковым возводился ко временам каменного века и связывался с охотничьим культом медведя: «В записях середины XIX в., сделанных на территории Белоруссии, зафиксирован настоящий медвежий праздник — комоедицы. Он празднуется накануне христианского благовещения — 24 марта как весенний праздник пробуждающегося после зимней спячки в берлоге медведя. К этому дню пекут специальные кушанья, а в самый медвежий день надевают вывороченные шерстью вверх шубы и тулупы и исполняют особый танец, воспроизводящий движения просыпающегося медведя (Бессонов П. Белорусские песни с подробными объяснениями их творчества и языка, с очерками народного обряда, обычая и всего быта. М., 1871). Здесь нет никаких следов ритуального убийства медведя, но и смысл этого весеннего праздника иной. Комоедицы вплотную примыкают к весеннему равноденствию и к древней, дохристианской масленице. Не лишено вероятия, что именно с этого эпизода пробуждения природы и начинался сложный масленичный весенний цикл. Природа здесь была олицетворена медведем» (цит. по изд.: Рыбаков Б.А. Язычество древних славян. М.: Наука, 1981. С. 106). «Месяц март, являвшийся долгое время началом нового года... открывал собою целую серию разнообразных обрядов, начиная от выпечки из теста весенних жаворонков 9 марта и кончая праздником первых всходов яровых хлебов 2 мая. <...> Главным мартовским праздником была масленица, праздновавшаяся в языческие времена, по всей вероятности, в дни весеннего равноденствия около христианского праздника благовещения (25 марта). К 24 марта у белорусов приурочен праздник „комоедицы“ (аналогия греческим „комедиям“ архаичного времени) — праздник пробуждающегося медведя. Медведь (ϰομος) был зверем Артемиды, соответствовавшей русской богине Ладе» (цит. по изд.: Рыбаков Б.А. Язычество древней Руси. М.: Наука, 1987. С. 667–668).
• Масленица. Это наиболее распространённое и общеизвестное название праздника, обозначающее последнюю неделю зимнего мясоеда перед началом церковного «великого поста», появляется на Руси достаточно поздно и потому не может считаться исконным. В древнерусских письменных памятниках термины с корнем масл- для обозначения Сырной недели получают широкое распространение только с XV в.: Масленая недѣля, Масленое зáговѣнье, Маслопустъ, Масленица, Масляница и др. (подробнее об этом — см., напр., по изд.: Словарь русского языка XI–XVII вв. Вып. 9. М.: Наука, 1982. С. 32–33, 35). «Название праздника масленица — пóзднее, оно появилось у русских потому, что в это время ели очень много масленой пищи, „блинов масленых“. По названию праздника Масленицей стали называть и антропоморфное изображение божества, которое прогоняли, хоронили; первоначальное его имя забыто [Мара(?), — прим. В.]. На это указывал еще Афанасьев: „Название народного праздника заменило позабытое имя древней богини“ (Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу. Т. I. М., 1865. С. 556)» (цит. по изд.: Соколова В.К. Весенне-летние календарные обряды... С. 11). В народном просторечии к Масленице прилагались различные эпитеты, порой глумливые или даже вовсе непристойные, что имело ритуальные корни (смех и обращение к животворным началам — магические способы «победить» Смерть): Блиноéда, Блиноежка, Блиночница, Вертушка, Гуляница, Ерзовка, Жгунья, Жороéда, Зассыха, Катуха, Кривошейка, Лоскутошница, Мокроподóлка, Мокрохвостка, Обжорка, Обируха, Обмануха, Обманщица, Объедуха, Озорница, Пересмешница, Полизунья, Полизýшка, Прядуха, Пышка, Разорительница, Сладостница, Шолобошница и др. (подробнее об этом — см., напр., по изд.: Моргунова О.В., Кривощапова Ю.А., Осипова К.В. Русский народный календарь. Этнолингвистический словарь / Науч. ред. Е.Л. Березович. М.: АСТ-ПРЕСС, 2015. С. 248–259). «Ко встрече Масленицы готовились, ее, как поется в песнях, встречали — „уливая горки маслом“, „посыпая сыром“, но тут же и ругали ее за то, что она пришла только на неделю, называя ее „гологузкой“ и „кривошейкой“, и награждали неприличными эпитетами, что в прошлом имело ритуальный характер. Смех не переставал звенеть над гуляющими» (цит. по изд.: Жили-были... Русская обрядовая поэзия / Составители, авторы статей и комментариев Г.Г. Шаповалова и Л.С. Лаврентьева. СПб.: Русско-Балтийский информационный центр БЛИЦ, 1998. С. 32). Ряд исследователей указывает на использование нарочито «смешных» одежд или элементов поведения участников масленичных процессий и обрядов: «...катаются на горахъ въ различномъ и смѣшномъ одѣянïи, также въ харяхъ и маскахъ» (цит. по изд.: Словарь Рускихъ суевѣрïй. Въ Санктпетербургѣ: Печатано въ вольной типографïи у Шнора, 1782. С. 194). Уже цитировавшийся нами выдающийся советский филолог, фольклорист, основоположник сравнительно-типологического метода в фольклористике Владимир (Герман Вольдемар) Яковлевич Пропп (1895—1970) в своей книге, посвящённой русским аграрным праздникам, писал: «...похороны масленицы — это похороны под смех. <...> ...изображали похороны, имевшие веселый характер, ...во время этого праздника предавались разгулу. <...> При возникновении земледелия представления о жизнедательной силе смеха переносились в область аграрных культов. Сила смеха должна была обеспечить земле плодотворящую силу, помочь ей в ее родах. <...> Если в сказках иногда говорится, что от улыбки царевны расцветают цветы, то эта поэтическая метафора когда-то имела самый буквальный смысл» (цит. по изд.: Пропп В.Я. Русские аграрные праздники... С. 86, 89, 121). Многие исследователи подчёркивают наличие или даже доминирование в масленичной обрядности, во многом формировавшейся уже в эпоху двоеверия, архаичной языческой составляющей, которую церковникам, несмотря на все их усилия, так и не удалось вытравить из русской культуры: «Среди множества крестьянских календарных праздников М[асленица] занимала особое место. Она была древнейшим истинно народным праздником, отразившим двойственность крестьянского мироощущения, вобравшего в себя элементы как христианских, так и языческих верований. Как и любое традиционно значимое народное действие, складывавшееся на протяжении не одного столетия, М[асленица] представляла собой сложный, многоплановый, регламентированный ритуал с большим количеством магических составляющих. Она впитала в себя особенности архаических аграрного и скотоводческого празднований проводов зимы и встречи весны, приуроченных ко времени весеннего равноденствия. <...> ...первоначально масленичные действия соотносились с началом нового года, приходившегося по лунному календарю на март, и празднование продолжалось более двух недель, захватывая время начала пробуждения природы. <...> Череда постов, введенная христианской церковью до и после Пасхи, принудила вынести древние языческие ритуальные действия, предназначенные стимулировать природу в день равноденствия, перед запретным временем постов. Таким образом, период проведения М[асленицы] сократился до одной недели, и она оказалась передвинутой на первую неделю облегченного поста, носившую в церковном календаре название „сырной“ или „мясопуста“ и предстоящую времени Великого поста с его многочисленными ограничениями, распространявшимися на употребление скоромной пищи, запрещавшими всякого рода развлечения и увеселения, затрагивавшими различные сферы семейных отношений, включая половую жизнь супругов [иными словами, церковники запрещали все действия, представлявшиеся русскому народу способствовавшими весеннему возобладанию Весны над Зимой, а Жизни над Смертью, — прим. В.]» (цит., с незначительной правкой, по изд.: Соснина Н.Н. Масленица // Русский праздник. Праздники и обряды народного земледельческого календаря. Иллюстрированная энциклопедия / Авт. предисл. и научн. ред. д-р ист. наук И.И. Шангина. СПб.: Искусство–СПБ, 2001. С. 326–327). В самом деле, практически все основные атрибуты традиционной русской Масленицы имеют дохристианские корни: «Из обычаев дохристианского происхождения следует отметить проводы масленицы (в их разновидностях: сожжение, погребение и т.п.), общественное пиршество с ритуальной едой (блинами), поминовение покойников как отголосок семейно-родового культа предков, игрища, увеселения (катание на лошадях, ряженье и т.п.), многие из которых были посвящены молодоженам и сохранили архаические черты свадебной обрядности, восходящей к эпохе родового строя» (цит. по изд.: Носова Г.А. Язычество в православии / Отв. ред. доктор исторических наук А.И. Клибанов. М.: Наука, 1975. С. 54).
• Масленичные (или Масленые) Деды. «Поминальные мотивы характерны... для всей масленичной недели. Широко известно у русских обыкновение класть первый выпеченный на масленицу блин на окно, на божницу „для душ“ или съедать его на помин души, подвешивать блины к крыше, ходить с блином „прощаться“ с покойниками на кладбище вечером в Прощеное воскресенье и др. <...> К мясопустной субботе (первой из трех „родительских“ суббот, за которыми следовали еще Духовская и Дмитровская) были приурочены здесь [на Украине, в Белоруссии, а также в некоторых южнорусских областях] так называемые „деды“: бел. дзяды, укр. дiди, вост.-полес. масленые деды, ю.-рус. родители, родичи, рязан. мясоедные родители, бел. витеб. тоўстыя дяды (вероятно, от „толстой“, т.е. мясоедной, субботы) — поминки, устраиваемые в доме и сопряженные с ожиданием и приглашением предков, навещающих в это время свои дома. „Деды“ дали название и самой неделе, ср. полес. Дедовая, Дедовская недиля ‛мясопустная неделя’, брянск. Поминальная неделя» (цит. по изд.: Агапкина Т.А. Мифопоэтические основы славянского народного календаря... С. 45). «Суббота накануне масленой недели называлась „маленькой М[асленицей]“. В этот день было принято поминать умерших родителей. Для них пекли блины и клали их на божницу, слуховое окно или крышу, оставляли на кладбище на могилах, раздавали в церквях нищим и монашкам» (цит. по изд.: Соснина Н.Н. Масленица // Русский праздник... С. 328). Следует отметить, что далеко не все выходцы с «того света» представлялись благими Предками: «В ранневесенней календарной мифологии южных славян можно наблюдать явную редуцированность верований и мифологических рассказов, посвященных пребыванию душ умерших среди людей во время поминальных дней (во всяком случае — по сравнению с восточнославянской традицией). Вместе с тем сама тема присутствия мертвецов на земле в начале весны актуальна и для восточных Балкан, хотя здесь она связывается не с предками (как у восточных славян), а с „нечистыми“ покойниками, обратившимися после смерти в демонов. В основном этот тезис относится к болгарским поверьям о св. Тодоре/Федоре (память которому православная церковь отмечает в том числе в 1-ю субботу Великого поста), а также отчасти к северо-восточносербским мифологическим рассказам о „тодорцах“. <...> Он [Тодор] появлялся по ночам из могилы в течение всей Тодоровой недели (като таласъм от гробища) и бродил по селу в облике караконджула [болг. караконджул, макед. караконцол, серб. караконџула, греч. καλλικάντζαρος — так называют демонических существ, во-многом сходных с восточнославянскими шуликунами, — прим. В.] или волколака до первых петухов, а затем вновь уходил в могилу. Он ездил верхом на белом коне и мог затоптать всякого, кого встретил бы на пути; смерть ожидала и тех, кого он мог ударить рукой или палкой. Согласно другим поверьям, св. Тодор объезжал село в сопровождении „свиты“, состоящей из караконджулов, волколаков, вмпиров. Св. Тодор (способный к оборотничеству в самом широком смысле слова) мог появляться в облике молодого мужчины с золотым зубом и дыркой вместо носа, хромого человека с палкой и под. Столь же опасным считался Тудур у банатских болгар» (Там же. С. 50–51).
В эпоху двоеверия на Руси 25 березозола отмечали церковный праздник «Благовещение» (по «евангельским» мифам, в этот день «деве Марии» явился «ангел» и сообщил о том, что вскоре ей предстоит стать матерью «спасителя»). В народе говорили: «На Благовещенье весна зиму поборола», чему радуется всё живое: «Красна девка косы не плетёт, птица гнезда не вьёт», и даже само Солнце «играет»; «С Благовещеньем медведь из берлоги встаёт», «Благовещенье — птиц на волю отпущенье». Также о сию пору примечали: «На Благовещенье гроза — на тёплое лето».
«Благовещению», согласно народной традиции, предшествовали дни, самими названиями своими свидетельствовавшие о наступлении весны: 12 березозола отмечался «Феофан — проломи наст» («На Феофана туман — быть большому урожаю на лён и коноплю»); 17 березозола — «Алексей Тёплый», или «Алексей Водотёк» («Алексей пришёл — ледок поколол», «Алексей — из каждого сугроба кувшин пролей», «Алексей — с гор воды потоки, а рыба с зимовки», «Алексей — выверни оглобли из саней»; 19 березозола — «Дарья Грязные Проруби», или «Дарья Поплавиха», время, с которого начинали белить холсты. Вскоре после «Благовещенья» отмечалась «Матрёна Настовница», или «Матрёна Полурепница» (27 березозола), время схода последнего снежного наста и прилёта «пигалиц-настовниц» (чибисов). «Полурепницей» Матрёну называли оттого, что о сию пору в деревнях отбирали годные репы для будущей посадки, кои составляли «неприкосновенную половину».
«Благовещение», практически совпадавшее с Весенним Равноденствием (архаичным Новым годом), считалось в народе временем «опасным», — возможно, по тем же самым причинам, по каким «опасным» считалась пора Коляды и Зимних Святок: «Благовещение осмысляется как исключительно неблагоприятная дата во многих восточнославянских традициях [Хотя Благовещение относится в восточнославянском календаре к числу самых неблагоприятных дней в году, тем не менее в его славянских названиях это никак не отражено, что можно объяснить „фактором Богородицы“, которой посвящен праздник, и его высоким христианским статусом. Ср. в этой связи принятое в народной традиции уравнивание Благовещения и Пасхи. В целом же семантика самого праздника гораздо более разнообразна и не исчерпывается „отрицательными“ значениями. — Прим. авт.]. Опасность Благовещения исходит якобы от самого праздника, приобретающего черты мифологического персонажа (аналогичного святому-демону): „Его не как праздник отмечают, его опасаются. В этот день овец не стригут, первой день на работу не выходят, коров не выпускают“; „Вин такэй, як можэ наказаты, на ёго не можно робыты“. Благовещение считается днем несчастий, ссор, скандалов и недоразумений, в том числе и чисто житейских. Поэтому люди стараются провести Благовещение в покое, не покидая дома, в тишине и бездеятельности. Тем не менее все, что каким-либо образом оказывается причастно к этому дню, обречено на неудачу. Как св. Касьян „распространяет“ свою зловредность на весь високосный год, так и Благовещение не ограничивается воздействием на события одного дня: тот день недели, на который пришлось Благовещение, совершенно непригоден в течение года („Благовещенья весь год опасаются“): в этот день не предпринимают никаких хозяйственных начинаний — ни пахоты, ни сева, ни рыбной ловли, ни охоты, ни тканья или снования, ибо все уродится и получится „паршивым“, „червивым“ или не уродится вовсе. Кроме того, Благовещение провоцирует негативное отношение к своему ближайшему соседу — дню архангела Гавриила, 26.03, называемому Благовистник, который также считается непригодным для каких-либо работ, а все родившееся в этот день оказывается „уродливо и неспоро“. Само слово благовисный приобретает значение ‛сумасшедший’: верят, что все родившееся в этот день будет не в своем уме; гуцулы в течение всего года называют благовiсним тот день недели, на который пришлось Благовещение, и избегают отдавать в этот день что-нибудь из дома из боязни повредить скоту» (цит. по изд.: Агапкина Т.А. Мифопоэтические основы славянского народного календаря... С. 42–43).
Впрочем, запрет на посевные работы на «Благовещение» существовал не у всех славянских народов. Так, например, у лужицких сербов, или сорбов, «Праздник благовещения — 25 марта (Marije wozjewenje, или připowědanje, wipowedanje, zelena Marja) чаще всего приходится на время великого поста. По старинной примете, в этот день надо сеять лен. Следует вспомнить по этому поводу, что у восточных славян считалось, наоборот, грехом выполнять на благовещение какую-либо работу» (цит. по изд.: Токарев С.А. Лужичане // Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы. Конец XIX — начало XX в. Весенние праздники / Отв. ред. С.А. Токарев. М.: Наука, 1977. С. 239).
В народной традиции «Благовещение нередко сопоставляется с Пасхой, причем иногда Благовещение считают „весомее“ Светлого Воскресения. <...> Понятно, что в этот день запрещалась всякая работа, но — особенно подчеркивалось народным словом — на Благовещение такому запрету следуют птицы и даже черти в преисподней... <...> Чтобы ускорить приход весны, помочь ей вступить в свои права, люди совершали магические, символические действия. Например, жгли костры: в западных губерниях, на границе с Белоруссией это называлось „палить зиму“, в Калужском крае — „греть весну“. <...> Интересный обычай зафиксирован на Пензенской земле. Здесь на Благовещение хозяйки раскладывали пироги на новых холстах, которые выносили на улицу и оставляли на ночь со словами: „Вот тебе, матушка весна“. <...> Магия первого дня, начала [выделение наше, — прим. В.] ярко проявляется в присущем всем славянам обычае на Благовещение предсказывать погоду на ближайшие дни и на весь весенний период, строить виды на урожай, предрекать благополучие или невзгоды и пр. <...> Ко дню Благовещения, как переломному моменту года, приурочены многочисленные магические ритуалы и гадания. В Тульской губернии для гадания использовалась благовещенская просфора. В одну из просфор запекали копейку — кому такая просфора достанется, тот считается счастливым и удачливым, он мог начинать сев и другие работы. <...> „Открытие“ земли [выделение наше, — прим. В.], пробуждение ее на Благовещение ведет к тому, что именно в этот день, по народным верованиям, из нее (земли) выходят на поверхность гады — змеи, ящерицы, лягушки, мыши, насекомые, а также нечистая сила, пребывавшие в течение поздней осени — зимы под землей или в таинственной „запредельной“, „иной“ стране, известной под названием вырай, ирей и пр. В Благовещение злые силы особенно угрожают людям и скоту. <...> Чтобы уберечься от такого рода опасностей и неприятностей, совершался целый ряд очистительных обрядов. Одни из них были направлены на отгон и отпугивание вылезшей из земли нечисти. В качестве предохранительной меры запрещалось упоминать змей, брать в руки палку, веретено, протягивать веревки и пр. (т.е. исключалось все, что напоминает змей). <...> Другие, как, например, благовещенские костры, считались защитой от болезней, сглаза и нечистой силы. В Сибири и в некоторых местах Европейской России на Благовещение с этой целью сжигали старые лапти, соломенные постели, окуривали одежду, прыгали через огонь. В XIX веке кое-где сохранилось верование „в огонь, через который в этот день скачут, чтобы избавить себя от призора; окуривают свои платья для того, чтобы предостеречь себя от „обаяния““ (Степанов Н.П. Народные праздники на святой Руси. СПб., 1899. С. 57). Что касается благовещенского огня, то мнения крестьян на этот счет были достаточно противоречивы. „На Благовещение не зажигай в доме огня, чтобы не ударила молния“. „Под Благовещение огней в избах всю ночь не тушат — лучше уродится лен, иначе молния все повыжжет“ (тамбов.)» (цит. по изд.: Некрылова А.Ф. Русский традиционный календарь на каждый день и для каждого дома. СПб.: Азбука-классика, 2007. С. 173–177).
В современном Славянском Родноверии при праздновании Масленицы можно обнаружить обрядовые элементы, отмечавшиеся этнографами XIX–XX вв. как на «Благовещение», так и в течение собственно масленичного цикла, представлявшего собой в русских деревнях целую неделю «сплошного» празднования: «Масленичную неделю не случайно называют „сплошной“. На протяжении семи дней еду не убирали со стола (во всяком случае, традиционные блины должны были стоять там все время). С утра до позднего вечера шли народные гуляния. Все — от мала до велика — принимали участие в праздничном веселье, исключение составляли только больные и немощные люди» (Там же. С. 641).
Каждый день семидневной Масленицы имел в народе своё название и свой строгий, хотя и различающийся в деталях в разных местностях, обрядовый регламент: «Праздновать М[асленицу] начинали с понедельника. Для всего русского населения предстоящие семь дней были самым веселым и любимым временем в году. Каждый из них имел собственное название: понедельник — „встреча“; вторник — „заигрыши“; среда — „лакомка“; четверг — „разгул“, „перелом“, „широкий четверг“ [начиная с четверга Масленица называлась „широкой“, — прим. В.]; пятница — „тещины вечерки“; суббота — „золовкины посиделки“; воскресенье — „проводы“, „проща“, „прощенье“, „прощеный день“, „целовальник“» (цит. по изд.: Соснина Н.Н. Масленица // Русский праздник... С. 328). Об этом же писал ещё один из первых русских этнографов-фольклористов, археолог и палеограф Иван Петрович Сахаров (1807—1863), — разве что вместо «целовальник» он приводит название «цѣловникъ» (см., напр., по изд.: Сказанiя русскаго народа, собранныя И.П. Сахаровымъ. Народный дневникъ. Праздники и обычаи. СПб.: Изданiе А.С. Суворина, 1885. С. 164). Также он соотносит начало масленичных кулачных боёв с четвергом (этот день недели у нас традиционно соотносится с Перуном): «Въ широкiй четвергъ начинается масленичный разгулъ: катанье по улицамъ, разные обряды и кулачные бои» (Там же. С. 168).
Тем не менее, в некоторых местах, преимущественно на Украине и в Белоруссии, масленичный четверг традиционно связывался с Велесом/Власием: «Забота о благополучном „вóде“ скота и домашней птицы стала лейтмотивом женского праздника, называемого Волосий (Власий, Волосся, Ўлас) и отмечаемого в масленичный четверг (гроднен., полес., в.-укр.). В этот день скот полностью освобождали от работы и кормили лучше обычного, заказывали в церкви молебен, звали знахаря, который принимал меры по защите скота от нечистой силы, соблюдали целый ряд запретов, чтобы обезопасить скот от болезней. В укр. Полесье в этот день обильно поливали маслом вареники и блины, варили вареники с сыром, „чтобы телята хорошо сосали молоко“» (цит. по изд.: Агапкина Т.А. Масленица // Славянские древности. Этнолингвистический словарь в 5 тт. / Под общ. ред. Н.И. Толстого. Институт славяноведения РАН. Т. 3. М.: Международные отношения; Институт славяноведения РАН, 2004. С. 195). «Масленичный четверг, бел. Крывый, на Украине и в Белоруссии посвящен Волосию и празднуется во имя благополучия скота» (цит. по изд.: Агапкина Т.А. Мифопоэтические основы славянского народного календаря. Весенне-летний цикл. М.: Индрик, 2002. С. 41), но также он посвящён и «святому-демону» Касьяну: «...за св. Касьяном закреплены три дополнительных дня: четверги на масленичной, Святой и троицкой неделях» (Там же. С. 41).
Непременным атрибутом Масленицы, как старинной деревенской, так и современной родноверческой, являются разжигаемые на возвышенностях костры и воздымаемые на шестах огненные колёса — символы набирающего силу Солнца: «Разжигание костров на возвышенностях, стремление поднять огонь как можно выше — существенный признак ритуальных костров в честь солнца. Также на высоких местах зажигали обычно весенние и ивановские [летние Купальские, — прим. В.] огни все европейские народы. Считали, что этим можно приблизить огонь к солнцу, соединить земной и небесный огонь и ускорить тем наступление тепла. Костры должны были осветить как можно большее пространство, принести полям свет и тепло.
Несомненным остатком солярного культа является вставлявшийся в некоторых местах в середину костра шест с укрепленным вверху его зажженным колесом — солнечным знаком. Колесо укрепляли также на шесте в санях, когда провожали масленицу. ...часто встречаются упоминания, что в середину костра вставляли высокий шест, на котором горел сноп или пучок соломы, веник, „лагушка“ из-под дегтя и т.п., т.е. опять-таки как бы символизировалось солнце. А в дер. Челмлста (Холмогорский р-н) был отмечен также такой древнейший обычай: „Бочку смоляную по горке спускали“. То же отмечалось при описании купальских огней у некоторых других народов. Катящееся вниз горящее колесо или бочка также были символом солнца [на Купалу Солнце начинает „катиться с Небесной Горы вниз“, говоря поэтическим языком, тогда как на Масленицу оно именно „поднимается вверх“, — прим. В.], изображали якобы его движение» (цит. по изд.: Соколова В.К. Весенне-летние календарные обряды... С. 23–24). Лужицкие сербы (сорбы) «На пасху разводили на берегу реки костер, прыгали через него; на костре сжигали старые метлы» (цит. по изд.: Токарев С.А. Лужичане... С. 240).
Сейчас трудно представить русскую Масленицу без выпекаемых в большом количестве блинов, однако настоящее значение этого символа известно не всем: «Во всех рассказах о масленице блины фигурируют обязательно. Некоторые исследователи видели в блинах отголосок солярного культа — знак оживающего солнца. Но это мнение не имеет серьезных оснований. Блины по происхождению, действительно, ритуальная еда, но связаны они были непосредственно не с масленицей и солнцем, а с культом предков, который входил как составной элемент и в масленичный обряд. У русских блины — обязательная еда на похоронах и при поминовении умерших родственников.
Связь блинов с похоронным культом очевидна, и исследователи указывали на это постоянно. Так, еще А.Н. Афанасьев говорил, что блины — принадлежность поминального обряда (Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу. Т. III. М., 1869. С. 698). Это отмечал и В.Ф. Миллер: „Специальное кушанье масленицы — блины, как известно, — один из специальных атрибутов поминок“ (Миллер В.Ф. Русская масленица и западноевропейский карнавал. М., 1884. С. 21). На основании этого Д.К. Зеленин даже сделал вывод, что „масленица была когда-то, как и святки, поминальным праздником. За это, без сомнения, говорит обычная ритуальная еда — блины“. Приведя это замечание, В.Я. Пропп совершенно справедливо указывает, что „масленица — праздник сложный, комплексный. Поминание же — только одна из составных частей его“ (Пропп В.Я. Русские аграрные праздники. Л., 1963. С. 18).
Блины появились в масленичном меню потому, что весенние праздники включали и культ предков. Возможно, сыграло тут свою роль и то, что Масленицу хоронили и, следовательно, нужно было помянуть ее. Но когда блины стали лакомым, самым любимым масленичным блюдом, они уже утратили всякое ритуальное значение. <...> Знаком масленицы блины стали только у русских. Для украинцев и белорусов они не характерны. У украинцев на масленицу делали вареники — любимое украинское кушанье. „Вместо блинов московских подают вареники со сметаной, на масленице — это главное блюдо“ (Маркевич Н. Обычаи, поверья, кухня и напитки малороссиян. Киев, 1860. С. 2). <...> Да и у русских в некоторых местах блины как масленичная еда — явление позднее. <...> Поэтому рассматривать блины как древний элемент именно масленичной обрядности нет оснований (хотя по происхождению это блюдо обрядовое)» (цит. по изд.: Соколова В.К. Весенне-летние календарные обряды... С. 47–48).
У чехов и словаков ритуальным блюдом на Масленицу были так называемые коблиги — жареные в масле пончики: «Обрядным масленичным блюдом были жареные в большом количестве масла пончики — koblihy, šišky. Праздновать масопуст [собственно масопустом назывались три последних — „сумасшедших“ дня празднования: bláznivé, končiny, ostatky, — прим. В.] значило „есть коблиги“. В остатки [название последнего дня празднования, — прим. В.] их пекли все без исключения хозяйки. В Моравском Словацке очень интересен был обычай жарить особые „колобки для кротов“. Они были меньшего размера, чем обычные пышки, их относили в поле в конце масленицы, „чтобы поле не разрывал крот“. Некоторые исследователи видят в этом пережиток жертвоприношения умершим» (цит. по изд.: Грацианская Н.Н. Чехи и словаки // Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы. Конец XIX — начало XX в. Весенние праздники / Отв. ред. С.А. Токарев. М.: Наука, 1977. С. 226).
Особо следует сказать о ряжении на Масленицу: «Эпизоды с участием окрутников [ряженых, — прим. В.] наблюдаются в масленичной обрядности гораздо реже, чем на святках. <...> Имеющийся материал позволяет назвать основные регионы, где подобные эпизоды фиксируются достаточно стабильно: это центральная Россия и Сибирь. <...> В большинстве случаев маскирование связано только с последним днем масленичной недели. Завершается ее празднование своеобразной процессией, наиболее активное ядро которой образуют несколько окрученных персон. Такая процессия имеет характер „проводов“: это ритуальные похороны мифического существа, ставшего олицетворением самого праздника. При этом нередко инсценируются обычно в шуточно-сниженном варианте эпизоды церковного отпевания и оплакивания. „...Хороним покойничка и с ногами и с руками и с телячьей головой...“ — поют в одном из вариантов участники процессии, в то время как ряженый попом „импровизирует и смешит всех своими выдумками“, а „в промежутке между службой причта плакальщицы <...> „вопят“ по покойнике“. Участники такого шествия проделывают путь через все село и выходят за его границу. „Весь этот поезд означает, что Масленица едет домой“, — с замечательной точностью (если учесть, что „собираться домой“ — ‛готовиться к смерти’)... Для русской традиции достаточно характерно чередование в этой ситуации двух разных способов персонификации Масленицы: один связан с изготовлением и обряжением специальной ритуальной куклы, второй — с игрой окрутника. <...> Шумное и оживленное шествие или масленичный поезд представляет собой не хаотичную толпу ряженых, а некоторым образом организованную процессию. Эта процессия имеет свою доминанту — центральный персонаж (или нескольких персонажей), вокруг которого и объединяются остальные ряженые и неряженые участники.
Возглавляют движущуюся вдоль села вереницу то окрученные „конь“ (варианты: „кобыла“, „чудище“ с конскими атрибутами или настоящая, по большей части никуда не годная лошадь) с „седоком“, то специальная повозка (иногда укрепленная на санях „лодка“) с антропоморфной Масленицей в виде чучела или живого человека, а иногда с парой безобразных фигур — „горбатой старухой, кривым и хромым стариком“.
Проиллюстрируем варианты этой обрядовой ситуации серией свидетельств из разных мест: „В последний день (масленичной недели. — Л.И.) под рогожей вывозили масленицу — человека, одетого в вывороченную шубу. Из саней его вываливают и уходят“; „(В воскресенье совершаются. — Л.И.) ...похороны или проводы масляницы, при чем последнюю изображает одетый в странную одежду крестьянин на лошади, уезжающий в поле и там переодевающийся в обычную одежду“; „В этот день (конец масленичной недели. — Л.И.) водят по селу так называемую „кобылу“. Делают ее так: становятся два человека, один впереди другого, и на их плечах созидают какое-то подобие лошади“; „Масленицу провожают. Двое наряжаются: вроде лошадь. Торпишь наложат, двое становятся туды — лошадь и сделают. Ребенка (мальцишку) верьхом посодят и церез всю сяло идут“; „О масленице <...> надевают шубы навыворот, наряжают пугало и водят его <...> с собою, привешивают к дуге, вместо колокольцев, веники и т.п.“; „Шествие открывают две уродливые фигуры, представляющие старика и старуху <...>. Старуха <...> приплясывая, вертит на руках соломенную чучелу, изображающую грудного ребенка“.
В роли всадника обычно выступает мужчина, который „одевается как можно хуже и беднее“. То же самое касается спутников „лошади“: „Молодые люди (только мужчины), сопровождающие „кобылу“, — пишет А. Алгебранстов, — замаскировывают себя безобразнейшим образом. Они зашиваются с головою в полотно и при том старое, засаленное; на спине под полотном делают громадный горб, от которого название — „горбуны“ (Алгебранстов Ал. Остатки язычества и предания моей родины. (Наблюдения автора относятся к 1900-м годам))“. В репликах этих персонажей различимы существенные мотивы прагматического свойства. „Горбуны“ находятся в некотором отношении к предстоящим хозяйственным работам: „(Они. — Л.И.) ...имеют в руках плети, которыми <...> бьют всех встречных, прогоняя их домой готовить к весне соху“» (цит. по изд.: Ивлева Л.М. Ряженье в русской традиционной культуре. СПб.: Российский институт истории искусств, 1994. С. 101–105).
В современном Славянском Родноверии при широком (общинном) праздновании Масленицы участники игрищ-мистерий, обычно разыгрываемых после завершения обряда славления Богов на капище и девичьего закликания-«гукáния» Весны (в современном Славянском Родноверии первые Заклички Весны обычно совершаются на Громницу, вторые — 9 березозола, а на Масленицу закликают Весну в третий раз, после чего празднуют её приход), делятся на две группы: защитников специально выстроенной для этого снежной крепости и ватаги штурмующих. В число первых обычно собираются девушки и облечённые в «страшные» личины окрутники, представляющие «слуг Мары-Зимы», а в число вторых идут парни, представляющие собой «Ярильскую ватагу». Штурм крепости обычно завершается третьим приступом, во время которого «Ярильская ватага» захватывает чучело Мары, находившееся до того в крепости, которое затем торжественно сжигается в большом масленичном костре.
Также парни ходят «будить медведя», которого изображает прячущийся где-нибудь под корягой или в лесу молодец, обряженный в медвежью шкуру, который затем, после поднесения ему масленичных блинов и братины с пивом либо квасом, снимает с себя медвежью окруту и, ко всеобщему ликованию, присоединяется к празднующим.
Слава Роду!
© Волхв Велеслав (Черкасов), 2021
