Мара Зимняя

(18 сечня/января)

БОГИНЕ МАРЕ (Марене/Морене, Моране, Маржане и др.) в сравнении с другими Богами Славянского Всебожья, можно сказать, особенно «не повезло» в славянской мифологии. Основных причин этому, на наш взгляд, две: психологическая (страх смерти, перемен, разрушения отжившего, внешней и внутренней трансформации...) и историческая, которая обусловлена отсутствием прямых свидетельств о Ней в древних источниках.

Хотя имя Марена встречается ещё в новгородских берестяных грамотах XII в., самое раннее свидетельство о Ней, как о Богине, приводит в своих «Анналах, или хрониках великих королей Польши» польский историк XV в. Ян Длугош, отождествляющий Маржану (Marzyana) с древнеримской Богиней Плодородия Церерой. Эта «скупость» источников заставляет некоторых учёных видеть в Маре не более чем некое фольклорное «слабоперсонифицированное существо», относящееся к так называемой «низшей мифологии» (Левкиевская Е.Е. Мара // Славянские древности. Этнолингвистический словарь в 5 тт. / Под общ. ред. Н.И. Толстого. Институт славяноведения РАН. Т. 3. М.: Международные отношения; Институт славяноведения РАН, 2004. С. 178–179), либо просто сезонное олицетворение — ритуально уничтожаемое на Масленицу (либо несколько позднее) чучело, представляющееся некоторым исследователям «пережитком жертвоприношений, приносившихся весенней воде, освободившейся ото льда» (Нидерле Л. Славянские древности / Пер. с чешск. Т. Ковалевой и М. Хазанова. Предисл. проф. П.Н. Третьякова. Ред. А.Л. Монгайта. М.: Изд-во иностранной литературы, 1956. С. 295).

Ещё в XIX в. А.Н. Афанасьев в своих «Поэтических воззрениях славян на природу» (1865—1869) гениально подметил, что «времена года представлялись нашимъ предкамъ не отвлеченными понятiями, но живыми воплощенiями стихiйныхъ боговъ и богинь, которые поочередно нисходятъ съ небесныхъ высотъ на землю и устрояютъ на ней свое владычество. По указанiю старинныхъ пасхалiй, „Весна наречется, яко дѣва украшена красотою и добротою, сiяюще чудно и преславнѣ, яко дивитися всѣмъ зрящимъ доброты ея, любима бо и сладка всѣмъ... Лѣто же нарицается мужъ тихъ, богатъ и красенъ, питая многи человѣки и смотря о своемъ дому, и любя дѣло прилежно, и безъ лѣности возстая заутра до вечера и дѣлая безъ покоя. Осень подобна женѣ уже старѣ и богатѣ и многочаднѣ, овогда дряхлующи и сѣтующи, овогда же радующися и веселящися, рекше иногда (печальна отъ) скудости плодъ земныхъ и глада человѣкомъ, а иногда весела сущи, рекше ведрена и обильна плодомъ всѣмъ, и тиха и безмятежна. Зима же подобна женѣ — мачехѣ злой и нестройной и нежалостливой, ярѣ и немилостивѣ; егда милуетъ, но и тогда казнитъ; егда добра, но и тогда знобитъ, подобно трясавицѣ, и гладомъ моритъ, и мучитъ грѣхъ ради нашихъ“. Согласно съ этимъ, церковная живопись допускала аллегорическiя изображенiя Весны, Лѣта, Осени и Зимы» (цит. по изд.: Поэтическiя воззрѣнiя славянъ на природу. Опытъ сравнительнаго изученiя славянскихъ преданiй и вѣрованiй, въ связи съ миѳическими сказанiями другихъ родственныхъ народовъ. А. Аѳанасьева. Томъ третiй. М.: Изданiе К. Солдатенкова, 1869. С. 676).

Из современных публикаций на данную тему особенно следует выделить фундаментальное этнографическое исследование: Влх. Богумил. Марена. Образ Богини Смерти в славянской традиции. В 2-х тт. Изд. 2-е, доп. Обнинск: Изд-е «Велесова Круга», 2017. А также: Влх. Велеслав. Радения в Храме Морены. М.: Амрита-Русь, 2014 (более двух третей издания составляют выписки из трудов российских историков и этнографов XVIII–XX вв.).

В современном Славянском Родноверии Мару (как олицетворение Зимы) обычно встречают в конце осени (21 грудня/ноября), а провожают на Весеннее Равноденствие (Масленицу) в обличии «Старухи-Зимы». В некоторых Родноверческих Общинах примерно в середине сечня/января, когда зима, олицетворённая в образе Великой Тёмной Владычицы, Хозяйки Зимних Стуж, входит в свою полную силу, чествуется Мара Зимняя, отмечаемая около 18 сечня/января, но не позднее 20 сечня (интересно, что в Колесе Года эта дата находится в прямой оппозиции к Перунову дню, отмечаемому 20 липня/июля). Образно говоря, осенью Мара приходит в Явь как «Дева Снегурочка», в середине зимы торжествует как могущественная «Снежная Королева» из сказки Андерсена, а с весною превращается в облачённую в ветошь «Старуху», чучело которой сжигают на Масленичном костре...

В эпоху двоеверия 18 сечня отмечали на Руси день «Афанасия Ломоноса» и, так как в это время, по приметам, бывали сильные морозы, говорили: «На Афанасия береги нос [от мороза]». Традиционно «безносой» называют в народе Смерть; некоторые исследователи также замечают, что «за глаголом „ломать/ломить“ традиционно стоят значения „болеть“, „знобить“, „испытывать ноющую боль“... „разрушать“» (цит. по изд.: Некрылова А.Ф. Русский традиционный календарь на каждый день и для каждого дома. СПб.: Азбука-классика, 2007. С. 75). Афанасия (др.-греч. Ἀθανάσιος — «Бессмертный») называли при этом не только «Ломоносом», но и «Пучеглазом», так как «глаза болят от мороза, мороз слезы вышибает» (Там же. С. 75). Чествовавшиеся церковниками в этот день «святые» Афанасий и Кирилл, епископы Александрийские, фанатики первых веков христианства, печально знаменитые своей нетерпимостью к любому инакомыслию и «ересям», поминались в народе неласково: «Афанасий и Кирило забирают за рыло» (цит. по изд.: Церковно-народный месяцеслов на Руси И.П. Калинского / Послесловие В. Аникина. М.: Художественная лит-ра, 1990. С. 86).

В народе этот день также был известен как Ведьмин праздник: «18 января у вѣдьмъ бываетъ праздникъ» (цит. по изд.: Русскiй народъ. Его обычаи, обряды, преданiя, суевѣрiя и поэзiя / Собр. М. Забылинымъ. Въ четырехъ частяхъ. М.: Изданiе книгопродавца М. Березина, 1880. С. 241). Согласно народным верованиям, это один из дней в году, когда «ведьмы летают на шабаш»: «Знахари увѣрили поселянъ, что только на аѳанасьевскiе морозы можно изгонять вѣдьмъ; всякое другое время неудобно. Будто въ эти дни вѣдьмы летаютъ на шабашъ и тамъ теряютъ память отъ излишняго веселья» (цит. по изд.: Сказанiя русскаго народа, собранныя И.П. Сахаровымъ. Народный дневникъ. Праздники и обычаи. СПб.: Изданiе А.С. Суворина, 1885. С. 16). «Гораздо страшнѣе аѳанасьевскiе морозы для вѣдьмъ: не любитъ ихъ сестра этого времени, знаетъ, чтό это за грозный день. На Аѳанасья-ломоноса знахари вѣдьмъ со Святой Руси гонятъ, — гласитъ народное сказанье. Недаромъ говорятъ, что „умѣючи, и вѣдьму бьютъ!“ <...> Всего охотнѣе берутся за это дѣло знахари въ аѳанасьевскiе морозы: во время нихъ, по преданiю, „летаютъ вѣдьмы на шабашъ и тамъ теряютъ память отъ излишняго веселiя“» (цит. по изд.: Коринфскiй А.А. Народная Русь. Круглый годъ сказанiй, повѣрiй, обычаевъ и пословицъ русскаго народа. М.: Изданiе книгопродавца М.В. Клюкина, 1901. С. 117). «По уверению сельских знахарей, только на Афанасьевские морозы можно выгонять ведьм. Объяснения существуют разные: то ли сильные холода способствуют „вымораживанию“ ведьм; то ли, как отмечено в одном из номеров „Воронежских губернских ведомостей конца XIX столетия, спасаясь от мороза, сами ведьмы в эти дни летают на шабаш и там излишне веселятся, отчего и теряют память» (цит. по изд.: Некрылова А.Ф. Русский традиционный календарь... С. 75).

Простому народу этот день мог представляться «опасным», поэтому наиболее суеверные изыскивали способ оберечься от возможной угрозы волшебством или даже самим «перейти в наступление» на ведьм при помощи приглашённого знахаря: «Вѣрованiе поселянъ нашихъ въ вѣдьм есть явленiе незапамятное, и такъ глубоко укоренилось, что никакiя убѣжденiя не въ состоянiи поколебать его. Тамъ, гдѣ пронеслась молва, что завелась вѣдьма, всѣ сосѣди въ страхѣ, всѣ ищутъ избавленiя. Знахари и колдуны являются къ услугамъ, съ обѣщанiями изгнать и уничтожить вѣдьмъ. Избавителей принимаютъ съ радостью, съ подарками. Знахарь или колдунъ является ночью; одни только старшiе въ домѣ знаютъ о его прибытiи. Ровно въ полночь онъ начинаетъ заговаривать трубы — обыкновенный путь вѣдьмъ — забиваетъ клинья подъ князекъ, сыплетъ семипечную золу по загнеткѣ и, наконецъ, отправляется на край селенiя, гдѣ снова, у изгородья, повторяются тѣ же проказы. По рассказамъ поселянъ извѣстно, что вѣдьмы, желая нанести кому нибудь вредъ, влетаютъ въ трубу; но какъ скоро будетъ труба заговорена, то весь домъ и дворъ уже свободны отъ ея проказъ. Вѣдьмы, отлетая вдаль, всегда летят прежде на югъ, по направленiю къ Лысой горѣ, а возвращаются на западъ. Западное изгородье заговариваютъ знахари [запад, где „умирает“ Солнце, во многих культурах традиционно соотносится со Смертью, опасностью, неблагоприятными воздействиями и т.п., — прим. В.]. Вѣдьма, подлетая къ очарованному изгородью, съ досады или убиваетъ себя, или отлетаетъ въ другое мѣсто. Есть изъ знахарей такiе доки, которые умѣютъ пересадить вѣдьму за тридевять земель; но такiе знахари рѣдки, и труды ихъ оцѣниваются большими издержками — коровою или лошадью» (цит. по изд.: Сказанiя русскаго народа, собранныя И.П. Сахаровымъ... С. 15–16).

В Северной Болгарии день «святого» Афанасия (болг. Атанас) известен также как Лелинден (см., напр., по изд.: Попов Р. Светци и демони на Балканите. Сравнително етноложко изследване. София, 2002. С. 115), где «леля» — табуированное имя чумы. «Полагали, что Ч[ума] рождается в день св. Атанаса, 18.I (Лелинден от леля ‘тетка’, эвфемизм Ч[умы]), и раздавали пресный хлеб и мед „за лелино здраве“ (за здоровье Ч[умы])» (цит. по изд.: Белова О.В. Чума // Славянские древности. Этнолингвистический словарь в 5 тт. / Под общ. ред. Н.И. Толстого. Институт славяноведения РАН. Т. 5. М.: Международные отношения; Институт славяноведения РАН, 2012. С. 564).

«В Родопах и Фракии отмечено почитание дня св. Черны (св. Анастасии), следующего за днем св. Афанасия (вероятно, народный культ св. Черны сложился под влиянием христианской персонификации смерти, болезни). Женщины соблюдают запреты на домашние работы, мытье, чтобы св. Черна защитила их от болезней и смерти; не играют свадьбы. В Охридском крае дни, следующие за зимним (18.I) и летним (2.V) днями св. Афанасия, называются „черными днями“. В эти дни приносят в жертву черную курицу, чтобы умилостивить чуму (болг.). Мужские „двойники“ св. Черны — св. Черняй и св. Тимньо (20.I). Братьями св. Черны считаются свв. Антон и Атанас, чумины светци [„чумные святые“, — прим. В.]» (цит. по изд.: Белова О.В. Черный цвет // Славянские древности. Этнолингвистический словарь в 5 тт. / Под общ. ред. Н.И. Толстого. Институт славяноведения РАН. Т. 5. М.: Международные отношения; Институт славяноведения РАН, 2012. С. 518).

19 сечня в эпоху двоеверия на Руси отмечали день «святого» Макария, образ которого некоторые исследователи напрямую связывают с символикой Смерти: «В представления русских, Макарий связан с далекими, „блаженными“ островами [др.-греч. Μακάριος — „Блаженный, Счастливый“ — один из эпитетов Зевса, — прим. В.]. Потому и знаменитая поговорка: Куда Макар телят не гонял — возводит святого и покровительствуемых им телят [Макарий — Покровитель скота и Небесный Пастух, — прим. В.] к стране обетованной, к „стране Макарии“. Край земли в фольклорном представлении — это царство мертвых. Отсюда — один шаг до популярной в Онежском районе Архангельской области святочной игры „Макарушка носить“, где Макарушка — ряженый на Святках, покойник. „Принесут в дом, положат, будто помер. Голосят, нарочно лохань прольют, голосить начнут: Ой, Макарушка помер, Да добречка с собой не носи“. В результате игры Макарка воскресает. Формула похоронных причитаний „желты пески Макарьевские“ обозначает иной мир, берег огненной реки. <...> Макарка как персонифицированный образ смерти ради новой жизни особенно ярко проявляет себя в ритуалах вызывания дождя. Здесь имя святого ассоциировано с „мокрым“ и „маком“ [ср. символику воды и мака в поминальной обрядности, — прим. В.]. „Девочки-подростки били палками воду в колодце, сыпали в колодец освященный мак и голосили, причитали, как по покойнику-утопленнику: "Макарко утопился! Макарко утопился! Макарко сыночек, да вылезь из воды, разлей слезы по святой земле!"“ (Толстой Н.И. Язык и народная культура: Очерки по славянской мифологии и этнолингвистике. М., 1995. С. 356)» (цит. по изд.: Некрылова А.Ф. Русский традиционный календарь... С. 82–83).

«Черезъ сутки после Аѳанасiя-ломоноса зорко приглядываются къ погодѣ сельскiе погодовѣды: если... на Макарiя Египетскаго, поднимется мятель, то слѣдуетъ ждать ея и во всю масляную недѣлю. „Помело метлой на Масляницу, прiѣдетъ осударыня Масляница со мятелицей-сестрицею!“ — говорятъ они. Ясный, солнечный, Макарьевъ день предвѣщаетъ наступленiе весны» (цит. по изд.: Коринфскiй А.А. Народная Русь... 1901. С. 118).

У южных славян сохранился также «Чумин день», приуроченный ко дню «святого» Евфимия (болг. Евтимий, Ихтим), отмечаемый 20 сечня и известный под различными названиями: Чумин ден, Черния ден, Света Черна, Църна, Баба Черна (см., напр., по изд.: Попов Р. Светци и демони на Балканите... С. 118). «Болгары и македонцы готовились к приходу Ч[умы] в день св. Евфимия (Чумовден, Чуминден): тщательно убирали дом, пекли хлеб для Ч[умы], закалывали черную курицу, устраивали для Ч[умы] почетное место возле печи» (цит. по изд.: Белова О.В. Чума... С. 564).

«В некоторых селах Восточной Болгарии, около Варны и Бургаса, а также и в других местах до сих пор существует особый семейный праздник, который отмечается 20 января или 2 февраля и называется „Петльовдень“ (иногда также „Евтимоден“, „Черньовден“, „св. Черна“). Этот день посвящен здоровью детей, причем только мальчиков, и считается мужским праздником.

Обрядовое действо, совершаемое в этот день, предписывает заклание петуха (в некоторых местах — только черного петуха), мясо которого употребляется в пищу. Это заклание сопровождается особым церемониалом. Кое-где это происходит вечером или ранним утром, что очень напоминает ночные жертвоприношения воинов Святослава Киевского, о которых говорит Лев Диакон. Этот обычай, очевидно, весьма древнего происхождения, но ныне смысл его недостаточно ясен и в какой-то мере видоизменен. Самое существенное, однако, сохранено: жертвенный петух — это символ мужского начала. Представляется убедительным утверждение (Николова М. Обичаят Петльовден. — Известия на Народния музей, (Варна), 1973, IX (XXIV), с. 181), что так называемый „петльовденски обычай“ — пережиток древнеславянского праздника, первоначальное значение которого сейчас забыто» (цит. по изд.: Дуйчев И.С. К вопросу о языческих жертвоприношениях в Древней Руси // Культурное наследие Древней Руси. Истоки. Становление. Традиции. М.: Наука, 1976. С. 34).

«Съ послѣдней недѣлею января-мѣсяца (25–31-я числа) не связано въ современной деревнѣ особыхъ примѣтъ и обычаевъ. Исключенiемъ является только двадцать-восьмой, Ефремовъ, день, который посвящался встарину „униманiю домового“ [в некоторых Родноверческих Общинах 28 сечня отмечается День Домового; подробнее об этом — см., напр., по изд.: Влх. Велеслав. Основы Родноверия. Обрядник. Кологод. М.: Изд-е „Велесова Круга“, 2010. С. 121–122, 169–172]. Для выполненiя этого, и теперь еще кое-гдѣ памятнаго, обряда приглашались такiе-же знахари-вѣдуны, какъ на Аѳанасiя-ломоноса. И летѣли вѣщими птицами ихъ причеты заговорные навстрѣчу новому мѣсяцу — февралю-бокогрѣю» (цит. по изд.: Коринфскiй А.А. Народная Русь... 1901. С. 119).

Слава Роду!