КОЛЯДА — один из четырёх важнейших Солнечных праздников Годового Круга, приуроченный к Зимнему Солнцевороту, или Зимнему Солнцестоянию (в Северном полушарии в первой половине XXI в. приходится на 21–22 стужня), когда «рождается» Новое Солнце и день начинает расти.
Происхождение названия праздника учёные обычно связывают с лат. calendae — «первый день месяца», хотя народная этимология усматривает родство Коляды со словом кóло — «круг», в том числе «Солнечный Круг» и «Годовой Круг». Ср., напр., у знаменитого русского фольклориста и этнографа Ивана Михайловича Снегирёва (1793—1868): «...по отношению к времени года, она [Коледа] имеет такое же значение, как скандинавский Юль (юла), то есть колесо, ибо в эту пору год обращался колесом, которое на славянском называется коло, сходно с греческим κυκλος — круг, колесо, от κυλίω, или καλινδεω — катаю. Как во время русской Коледы колдуют, так и западное коледованье сближено на русском Севере с колдованьем» (цит. по изд.: Снегирев И.М. Русские простонародные праздники и суеверные обряды. М.: Кучково поле, 2011. С. 178). С данной гипотезой соглашается и знаменитый русский историк Николай Иванович Костомаров (1817—1885): «Полагаю же, что имѧ Колѧда — вовсе не произошло отъ Calendae, а скорѣе однознаменательно съ словомъ Їола, означающимъ колесо — кругъ солнца; то же значитъ и колѧда от коло — кругъ, колесо» (цит. по изд.: Славѧнскаѧ миѳологїѧ. Сочиненїе Николаѧ Костомарова (извлеченїе изъ лекцїй, читанныхъ въ Университетѣ Св. Владимїра во второй половинѣ 1846 года). Кїевъ: Въ Типографїи І. Вальнера, 1847. С. 99).
В XIX в. исследователи русской старины высказывали и другие этимологические гипотезы касательно названия данного праздника, но к настоящему времени они признаются, в большинстве случаев, ошибочными: «Кормчая книга по списку 1282 г., приводя правило, запрещающее колядские обряды, присоединяет такое толкование: „Каланды соуть первие в коемьждо месяци денье, в них же обычаи бе Елином творити жертвы“, и прибавляет, что святые отцы возбраняют христианам это делать и „не повелевають моужем облачатися в женьскыя ризы, ни женам в моужьскыя, еже творять на праздьникы Дионисовы пляшюще, ни лиц же косматых взлагати на ся, ни козлих, ни сатоурьских...“. На торжество русской Коляды с латинскою Calendae указал еще Гримм. Но наши исследователи вместо этого простого объяснения придумывают толкования этого слова, основываясь на созвучии: г. Гедеонов сближает коляду с греческим ṓ kalḗ odḗ; Д.М. Щепкин видит в этом слове — кол-ед (вокруг идущий), или кол-еда (круговая яства); г. Бессонов подозревает здесь — колоду (зажженный пень); г. Костомаров производит коляду от слова коло (колесо); г. Соловьев указывает на сложные коло-ладо, коладу и так далее» (цит. по изд.: Церковно-народный месяцеслов на Руси И.П. Калинского / Послесловие В. Аникина. М.: Художественная лит-ра, 1990. С. 75–76).
В народной традиции Коляду обычно праздновали в ночь на 25 стужня, когда Солнце «на заячью лапку» переходило за точку Солнцеворота, которая для обычного человека могла представляться «опасной» и «страшной». Излагая языком мифа, в преддверии Коляды — или, как говорят современные Родноверы, на Корочун — Старое Солнце «умирает», чтобы могло «родиться» Солнце нового Круга и Колесо Года продолжило своё Вращение. Самая длинная ночь в году — время, когда Старое Солнце «умерло», а Новое ещё не «родилось», — это пора инициатической Смерти Солнечного Бога, за которым следует торжество Его Возрождения.
О происхождении и значении слова Корочун ведутся споры и выдвигаются различные гипотезы. Так, например, у выдающегося русского фольклориста, исследователя духовной культуры славянских народов Александра Николаевича Афанасьева (1826—1871) читаем: «Слово Корочунъ донынѣ остается необъясненнымъ. Карамзинъ производилъ его отъ коротать (укорачивать) на томъ основанiи, что въ декабрѣ бываютъ самые короткiе дни» (цит. по изд.: Поэтическiя воззрѣнiя славянъ на природу. Опытъ сравнительнаго изученiя славянскихъ преданiй и вѣрованiй, въ связи съ миѳическими сказанiями другихъ родственныхъ народовъ. А. Аѳанасьева. Томъ третiй. М.: Изданiе К. Солдатенкова, 1869. С. 760).
В современных Родноверческих Общинах отмечают Коляду, либо следуя народной традиции (в ночь с 24 на 25 стужня), либо ближе к точке Солнцеворота (21 либо 22 стужня). В эту пору совершают обряд Обновления Огня (тушат все старые огни в доме и возжигают новый Живой Огонь), а также, если это возможно, всю ночь жгут на капищах обрядовые костры, «помогая» тем самым «новорождённому» Солнцу. Следуя старинному народному обычаю, ритуально «кормят» кутьёй мороз (или Мороза, видя в оном зимнюю ипостась Велеса), а где это уместно, ходят по домам и колядуют, распевая колядки (обрядовые песни, преимущественно — ритуальные благословления). Кутью, обрядовую кашу из цельных зёрен пшеницы (одно из поминальных блюд), также предлагают колядовщикам — окрутникам-ряженым, в чьих обличьях к живущим в мире Яви людям, как исстари верят в народе, на Коляду могут приходить Духи Предков — «Навьи Деды».
В пору двоеверия на Руси 25 стужня отмечали «Рождество Христово». Так как об исторической дате рождения И. Христа ничего доподлинно не известно, христиане приурочили её к Зимнему Солнцевороту, так или иначе отмечаемому всеми язычниками. В первые века христианства Рождество Христово отмечалось одновременно с «Крещением» и «Богоявлением», и только в IV в. эти праздники разделились двухнедельным промежутком. «Рождество, как праздник рождения Иисуса, — праздник сравнительно новый. Отцы церкви Ориген и Тертуллиан еще ничего о нем не знали, и в пятом столетии „от рождества христова“ в некоторых церковных областях было неизвестно, что ее основатель родился 25 декабря. В Месопотамии и Армении, являющихся старейшими христианскими церквами, праздник рождества христова был неизвестен до четырнадцатого столетия. В Константинополе, равно как и в Антиохии, этот праздник, по-видимому, был введен около 380 г. после Р.X., вследствие усиленной агитации „святого“ Златоуста, в Риме, по свидетельству епископа Иоанна Никейского, — только во время папы Юлия I (337—352 гг.). До тех пор праздновалось не рождение, а эпифания, т.-е. „явление“ спасителя, крещение в Иордане, где бог объявил его своим любимым сыном, 6-е января.
Это было не случайностью, а необходимостью для новой христианской секты, ибо 6-е января много столетий до христа праздновалось у язычников, как день возрождения солнца. Древнее египтяне праздновали в этот день рождение своего бога... Озириса, при чем жрецы выносили из храма фигуру младенца и публично выставляли, как образ новорожденного бога. В это же время „явился“ также и греческий бог Дионис, который ехал на корабле морем, чтобы передать верующим благословения весны. Его „явление“ праздновалось в Александрии 6-го января, как „ликнитес“, т.-е. как „младенец в колыбели“, которая, как подобает богу солнца и весны, была хлебной веялкой — можно бы почти сказать „яслями“. Христианская церковь в Месопотамии, согласно показаниям Ефрема Сирийского, праздновала в его времена 6-го января „телесное рождение“ христа, „на 13-й день после зимнего солнцеворота, в месяце, когда свет, побеждая, начинает прибывать“. Церковь долгое время упрямо придерживалась этой даты, несмотря на ее языческое происхождение и характер. Она слегка исправила эту явную нелепость тем, что когда Юлий Цезарь объявил в Риме день 1-го января днем нового года, выдумала, что этот день совпадает с первым днем творения, Адам же был создан на шестой день, а так как Иисус является вторым Адамом, то, следовательно, должен быть рожден 6-го января. Только с трудом решились отказаться от этого уже наполовину христианизированного языческого праздника солнца и остановиться на другой, несомненно языческой, дате — 25-го декабря.
В этот день астрономического зимнего солнцеворота в Александрии праздновался языческий праздник „киделлия“, в других местностях местные праздники, полдюжины восточных религий праздновали в этот день рождение своего солнечного или весеннего бога. Финикийский бог Мелькарт... „пробуждался“ в этот день „в священном гроте“ от „зимнего сна“. В этот день, согласно книге Маккавеев, Антиох Епифаний принес в иерусалимском храме на „идольском алтаре“, водруженном на „алтаре божьем“, „кощунственную“ жертву. Римская государственная религия праздновала в декабре сатурналии, которые формально начинались 23-го декабря. День 25-го декабря, таким образом, как день рождения бога солнца, был хорошо известной языческой датой.
Госпиниан, Максим Турский и другие церковные авторитеты еще сознавались, что при перенесении праздника рождества христова на 25-е декабря имелось в виду вытеснить языческие сатурналии. Сильнейшая конкурентка молодой христианской секты, тайная секта почитателей новоперсидского бога солнца Митры, уже успешно навязала своего идола древнему римскому празднику natalis soils invicti (день рождения непобедимого солнца), праздновавшемуся 25-го декабря в день солнцеворота, когда дни снова становятся длиннее. Христианская секта, которая уже столько переняла от секты Митры, поставила, в конце-концов, своего Иисуса на его место, как бога солнца. Таким образом день 25-го декабря стал рождеством и святым праздником» (цит., с сохранением авторской орфографии, по изд.: Альфа-Омега. Христианские и еврейские праздники, их языческое происхождение и история / Перевод с немецкого издания 1923 года. Репринтное воспроизведение издания 1924 г. М.: Арком, 1991. С. 89–90).
В народе говорили: «На Рождество и Солнце играет», «Зима — за морозы, мужик — за праздники». Примечали: «Коли в этот день снега глубоки — травы и хлеб будут высоки», «Если в этот день тепло — весна будет холодная», «Если метельная ночь — пчёлы хорошо роиться будут», «В ночь звёзд густо — густо и ягод будет».
Хорошо изученные этнографами обычаи ряжения и колядования, отчасти утеряв древние магические функции, сохранились в русских деревнях, по меньшей мере, до первой половины XX в. «Одним из архаических элементов народных новогодних игрищ, происходивших на „вечерах“ [молодёжных посиделках, — прим. В.], было ряженье — народный обычай глубокой древности. <...> В состав традиционных святочных персонажей входили такие типы ряженых, как „старик“ и „старуха“, „мужик“ и „баба“, „старуха с брюхом“ и другие, связанные... с культом плодородия и деторождения. <...> Документы XVI–XVII вв. содержат указание на необходимость подавления и полного уничтожения „бесовских игралищ и позорищ“. „Стоглав“ писал: „Отметает, и запрещает, сице же и женская в народех плясания, яко срамна суща, и на смех и на блуд воставляюще многих, такожде и мужем и отроком, женским одеянием не украшатися, ниже просто женская одеяния носити, ни женам в мужеские одеяния облачатися, но комуждо подобная своя одеяния носити“ („Стоглав“. Лондон, 1860, стр. 220).
В фигурах беременных старух, горбунов, женщин, переодетых в мужское, мужчин — в женское платье с подчеркнутыми признаками пола, проявились черты гротескного, амбивалентного изображения тела, вообще характерного для народных праздничных зрелищ. Облачение в маски („хари“), не только скрывавшие лицо и изменявшие обычный вид человека, но и сочетавшие, по выражению исследователя народной культуры М. Бахтина, два тела в одном — умирающее и рождающее начало, отразило народную символику земного плодородия, изобилия, деторождения, которая особенно свойственна новогодней обрядности, своей устремленностью в будущее обусловливавшей течение всего предстоящего года (см. М. Бахтин. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М., 1965, стр. 30–32). Ту же тему брака, половых связей, продолжения рода, органически сросшуюся с аграрной темой — вызывания плодородия и магического возрождения природы, развивали инсценировки и игры („кудеса“) ряженых — „свадьба“, „свадебная игра“.
Многочисленной была также группа зооморфных (звериных и птичьих) масок, прообразы которых в своих истоках восходят к древнему почитанию животных — коня, быка, медведя, козы, курицы и журавля. <...>
Бытовая сторона календарных праздников, состоявшая по преимуществу из остатков языческих обрядов и действий, выражалась в смеховых, шуточных формах. Народный культ смеха, вытесненный из официальной жизни и церковного культа, сохранялся в области околоцерковных праздничных зрелищ. Смех играл видную роль в праздничных увеселениях, связанных главным образом с моментами переодевания, обновления внешнего вида. Магическое преодоление страха смехом, мертвенности — радостным возрождением, свобода, вольность, устремленность в будущее — всеобщие черты народных игрищ и зрелищ. В рождественских играх и ряженье смех как средство преодоления мертвенного начала отмечался еще краеведами конца XIX в. <...>
Этнографический материал позволяет проследить эволюцию ряженья на протяжении прошлого [XIX, — прим. В.] века, изменение в составе участников и костюмах персонажей драматизированных инсценировок. Он свидетельствует о том, что к концу века обряды и действия ряженых, претерпев утрату структурной целостности и многих обрядовых элементов, хотя и имели следы связи с первобытными религиозно-магическими воззрениями, но давно утеряли первоначальный смысл. <...>
В русской новогодней обрядности и обрядовой поэзии получили преломление... некоторые черты древнего социального устройства общества, в частности отношения семейно-родового строя. Из обычаев такого рода следует отметить колядование. Оно заключалось в том, что перед новым годом крестьянские девушки и молодые женщины партиями ходили по селу, „днем и вечером под окна или в сени под дверь кричать коляду“. Песня-коляда некогда представляла собой магическую формулу-заклятие богатства и благополучия семьи. Она содержала или величание — прославление хозяев дома, пожелание им здоровья и довольства, или просьбу подаяния с вариантами требования, угрозы, или представляла собой шуточную песню-потешку. <...>
Наряду с колядками в новогодне-рождественском цикле обрядности исполнялись и существенно отличавшиеся от народных
произведений рождественские славления — особый вид поздравительного стиха позднего духовного происхождения. <...>
Хотя колядки и славления прикреплялись к одному календарному циклу, отношение народа к ним было различным. Бедные поэтическими образами, однообразные по стилю и языку, славления всегда воспринимались как официальные церковные песнопения, колядки же — как подлинно народный поэтический жанр. <...>
Противоположность великорусской колядки религиозно-церковным и рождественским стихам объясняется... языческим аграрно-производственным характером обряда» (цит. по изд.: Носова Г.А. Язычество в православии. М.: Наука, 1975. С. 45–50).
Не позабыта традиция колядования и в наши дни: «Вечерами кое-где и сегодня поют колядовщики. Потаённый смысл колядования почти позабыт, в обрядовых песнях-колядках имена древних богов сменили христианские святые, а то и сам Иисус. <...> Поскольку Святки — в некотором роде „пора безвременья“, когда врата между мирами открыты, и через них к нам поникают и добрые, и недобрые силы. Их-то и изображают колядовщики, одевая нелепые, то пугающие, то смешные маски-хари, всем своим непривычным видом указывая на то, что они есть как бы пришельцы из чужого мира. Мира мёртвых. Мира Предков» (цит. по изд.: Полѣтье. Традиционный месяцеслов. Вып. 1 / Гл. ред. С. Ермаков. М.: Изд-во «Ладога–100», 2006. С. 11).
Слава Роду!
© Волхв Велеслав (Черкасов), 2020
